Алёна Щербинская, журналистка телеканала «Белсат», в августе 2020 года была задержана во время работы на акциях протеста в Минске. Алёна провела трое суток на Окрестина и рассказала свою историю инициативе «Здоровье за решёткой».
Алёна Щербинская:
10 августа 2020 г. я работала в Минске, когда там происходили протесты, и была задержана.
При том, что было два суда, я не знаю, какие статьи мне инкриминированы, у меня нет никаких документов. Первый суд был 13 августа утром, второй после обеда. Какие обвинения на судах предъявлялись, к сожалению, не помню, поскольку была в стрессовом состоянии.
Позже Алёна уточнила, что ей предъявляли «участие в несанкционированном мероприятии: махала руками, кричала лозунги, не подчинялась требованиям сотрудников правоохранительных органов».
После освобождения моя адвокат пыталась найти какие-то документы, постановления, но ничего не получилось.
Я провела трое суток в Центре изоляции правонарушителей (ЦИП) на Окрестина.
Относились там ко мне и другим арестованным отвратительно. Помимо словесных издевательств, меня били. Женщина-надзирательница била меня коленями в живот.
Поступили мы поздно ночью, было очень много задержанных, никто нас с нашими правами не ознакамливал. В ЦИП с нами обращались, как с животными.
«Сука» – самое частое, как меня называли.
«Не подохните, твари» – вот эта фраза мне запомнилась.
Когда мы были в камере, надзирателя, молодого парня Евгения Врублевского (он есть в «Чёрной книге» *), попросили открыть окошко в двери камеры, потому что не хватало воздуха, мы в прямом смысле начали задыхаться. Единственная возможность подышать была через вот эту «кормушку».
Надзиратель открыл дверь, стал кричать на нас и сказал: «Не подохните, твари». После чего захлопнул дверь. Окошко он так и не открыл
*«Чёрная книга» – телеграм-канал с таким описанием: «База всей Беларуси для видов, которым угрожает исчезновение: ОМОН, ГАИ, внутренние войска и прочие лица, которые были задействованы в репрессиях в отношении мирных граждан».
Сведения о Евгении Врублевском из «Чёрной книги»: «Врублевский Евгений Алексеевич, 28.01.1996. Сотрудник ЦИП ГУВД Мингорисполкома, старший сержант милиции. Один из самых жестоких сотрудников ЦИП на Окрестина. Жестоко избивал и пытал людей как в августе, так и в другие месяцы».
Досмотр
Я оказалась первой из нашей партии, кого повели на досмотр. Там и увидела ту надзирательницу, которая меня затем била.
Наверное, это обычная процедура для сотрудников ЦИП, но что-то мне подсказывает, что её можно проводить и более вежливо.
Меня заставили раздеться догола, надзирательница обыскала всю одежду, вырвала из кроссовок стельки, поскольку «под стельками можно что-то пронести».
Затем в одном бюстгальтере и расстёгнутых джинсах меня вытолкали в коридор, где на коленях стояли голые мужчины.
Камера №9
Мы находились в четырёхместной камере № 9. А минимум людей, которые там одновременно находились, составлял 26 человек. То есть меньше не было.
Как оказалось, это «нормальное» количество людей для такой камеры. Мы могли все лечь: на пол, на стол, под кровати.
Был период, когда в этой четырёхместной камере находилось 56 человек…
У нас было некоторое количество постельных принадлежностей. Было четыре матраца без простыней и четыре подушки в замызганных, грязных наволочках. Те, кто был на кроватях, спали на матрасах. Подушки были отданы людям, которые спали на полу.
Не было ни полотенец, ни зубных щёток. Был кусок мыла, который очень быстро закончился, и нового не выдавали. Когда закончилась туалетная бумага, принесли рулон через несколько часов.
Ситуацию решили так: набирали холодную воду в бутылку (горячей воды в принципе не было), поставили возле «параши», и после туалета мылись. Туалетной бумаги хватало ненадолго при таком количеством человек.
Девушки, у которых были «критические дни», разрывали одежду и пользовались кусками разорванной одежды как средствами гигиены. Делились с теми, кому было необходимо. Тампонов, прокладок администрация не выдавала.
Трое суток нас никуда не выводили. Никакой возможности принять душ не было.
На «прогулку» выпустили 3 раза за трое суток: вывели из камеры и поставили вдоль стенки. В то время обыскивали камеру. Ещё прогулкой можно назвать, когда водили на суд.
Две бутылки с водой
Было очень жарко, окно в камере было немного приоткрыто. Воздуха не хватало. Когда в камере было более 50 человек, невозможно было даже сесть. Мы стояли плотно друг другу, как селёдки в бочке. Особенно было тяжело тем, кто стоял дальше от окна.
В какой-то момент началась паника. Начали стучать в двери, просить открыть окно, чтобы подышать. Никакой вентиляции не было.
Окно нельзя было открыть шире. Если совсем кому-то было плохо, она становилась у окна и дышала.
Санитарный узел представлял собой дырку в полу, так называемая параша. Она была отгорожена. Если стоять в полный рост, то видна только голова и плечи.
При этом жуткий запах. Особенно тяжело было тем, кто находился возле туалета.
Пили мы пахнущую хлоркой воду из-под крана. Было 2 пластиковые бутылки: одна, чтобы помыться, вторую передавали и пили из неё. Я набирала из крана воду в ладошки и таким образом пила.
Сэкономленный хлеб для новеньких
В ЦИП я поступила ночью с 10 на 11 августа, а первый раз дали еду 12-го числа. Была каша, несколько буханок хлеба и чай. Еда в камере подавалась в железных мисках, были кружки и ложки.
13 августа покормили второй раз. Сутки еды не давали. Но я за все трое суток почти не могла есть, не хотелось. За всё время съела только кусочек хлеба.
Мы складывали куски хлеба, чтобы покормить девушек, которые будут поступать в камеру. Постоянно кого-то приводили в камеру, а сутки человек должен был сидеть голодным, поскольку не поступала разнарядка на него. Вот мы и кормили новеньких хлебом.
Когда я вышла на свободу, только тогда поняла, что голодная. Меня покормили волонтёры.
Медицинская «помощь»
Медицинского осмотра перед поступлением в камеру не проводилось. В камере было много людей с физическими травмами от избиения «силовиков».
Местного врача я встретила только, когда к нам в камеру поступила Александра Потрясаева. У неё были травмированы связки, жутко опухшая нога, Саша не могла ходить.
Мы попытались стянуть с неё штаны, чтобы помочь, но даже этого не смогли сделать из-за состояния ноги. Врач пришёл и дал Александре то ли парацетамол, то ли но-шпу, больше ничем не помогал.
У нас в камере была ещё женщина с сахарным диабетом, которой стало плохо через сутки без еды. У неё онемели конечности. Пришёл врач, но у него не было никаких медикаментов. С воли родственники передали этой женщине инсулиновый набор.
Ещё повезло, что у нас в камере не было никого с признаками коронавируса.
13 августа я вышла на свободу, а 14-го скорая увезла меня в больницу с подозрением на разрыв яичника.
Последствия ареста
В больнице мне поставили диагноз: «Ушиб мочевого пузыря, ушиб брюшной стенки».
Первые полгода были осложнения из-за того, что меня были коленом в живот. Выписалась с диагнозом микрогематурия (кровь в моче). Около месяца было больно ходить в туалет. И ещё около полугода были другие болевые ощущения.
После освобождения я ещё около 10 месяцев продолжала работать. Я постоянно находилась в опасности, ещё несколько раз задерживали. Первое задержание после ЦИП случилось 6 сентября.
С марта 2021 года я стала посещать психотерапевта. Основная причина обращения – очень высокая тревожность, которая сказывалась на физическом самочувствии.
Было состояние как перед панической атакой: ни с того, ни с сего начинали дрожать руки, перехватывало дыхание. Боль в сердце. Помимо этого, были тревожные мысли о том, что за мной следят.
Приступы тревоги и беспокойство были постоянными. И есть основания полагать, что слежка действительно была.
