Недавно на нашу электронную почту пришло письмо от бывшей осуждённой, которая отбывала наказание в исправительной колонии № 4. В нём женщина рассказывает, что побудило её поделиться своими воспоминаниями о месте заключения, и делает невеселый вывод, что не может назвать медицинских сотрудников ИК врачами. Мы публикуем письмо с минимальными правками и полностью, но, учитывая беларуские реалии, имени автора не указываем. Название публикации тоже авторское.
Кстати, недавно мы опубликовали историю бывшей политзаключённой Анны Вишняк. Анна также отбывала наказание в ИК-4 и рассказала про свои впечатления о медицине в женском исправительном учреждении. По словам Анны, помощь при серьёзных заболеваниях не оказывалась совсем. Медчасть в колонии использовалась только для того, чтобы выписать ибупрофен с парацетамолом, а освобождение от работы выдавались только приближенным к администрации заключенным.
Сегодня мы предлагаем читателям ознакомиться с рассказом авторки недавнего письма.
Странные аналогии
Я освободилась из исправительной колонии № 4 более года назад. Многие эмоции уже притупились. С каждым днём воспоминания о жизни в колонии становятся всё менее частыми и яркими.
И вот однажды вечером пульт телевизора случайно остановился на канале, где шел документальный фильм об известном «докторе-смерть» фашисте Менгеле (Йозеф Менгеле – прим. Врачи за правду и справедливость). И вдруг воспоминания ворвались сразу и в сердце, и в мозг…
Я словно окунулась в атмосферу ненависти, безразличия, равнодушия к чужой боли, которая витала вокруг медсанчасти ИК-4.
Нет. Нас не резали там на куски, не проводили над нами жутких операций, не убивали тысячами. Но вокруг нас там была та атмосфера, которая позволяла все это делать в фашистском лагере много лет назад.
Может я и не права, но такое впечатление, что часть медперсонала колонии выполнила бы любой приказ Менгеле, как выполняли они распоряжения начальства колонии, оперативников.
Я уже потеряла сюжетную линию фильма, а память услужливо возвращала в ИК-4, где я провела несколько лет своей жизни. Ты видишь, как проходит параллель между ними, время схлопывается и уже не разберёшь, где прошлое, где настоящее. На твоих глазах умирают люди… осуждённые, но всё же люди. Люди, которые оступились. Но всё же люди, иногда даже больше люди чем те, которые служат в колонии. Физически ощущаешь боль, когда перед глазами в очередной раз предстает прошлое. Девчонки, женщины, которые тягают вёдрами и укладывают асфальт на запретке, которые расчищают зону и тягают снег… Падают, но тягают, формируя горы с двухэтажный дом… Стоят на выводах по часу в 20 градусный мороз, как и на выдачах таблеток. И полуголодные, уставшие и истощенные идут на фабрику, а после в разнарядки…
Медицина… Врачи, работающие в ИК, как они живут с этим? Они же умышленно убивают людей. Истощённые, больные люди, со слезами, в ужасном состоянии, с лёгкой руки врачей плетутся на работу, на промзону, на чистку гнилой картошки…
Память… Иногда так хочется не помнить как люди теряли сознание, как умирали те, кто стоял рядом с тобой…
Я не знаю ни одной женщины, которая вышла из тех мест не искалеченная. Ни освобождения от работы, ни должного лечения… Таблетки, уколы только для того, чтобы отправить на работы, отправить с пневмонией, с грыжами, онкологией, с температурой и пр. ”Лечиться будете на свободе”. Только не все успевают! А если успевают, то становятся инвалидами. Помню как плакала, глядя на женщин, за их боль. Видела их полные боли глаза, когда они смотрели на меня. Каждый день в течение нескольких лет меня отправляли на работы, предварительно уколов обезболивающее, димедрол и другие лекарства, чтобы не рвало от боли. На фабрике я работала с режущими инструментами. По технике безопасности я не имела права даже подходить к ним. Но врач думала иначе. Подумаешь, одной осужденной меньше! И только мастер цеха, проявляя сочувствие и из нежелания занять моё место среди осуждённых, прятала меня от контролёров, не допуская к опасному оборудованию. А сколько там осталось пальцев осуждённых, которые работали в полуобморочном состоянии!
Меня не обследовали, не выясняли, что со мной, не давали освобождение. Каждое утро меня доводили до санчасти, дальше – уколы, таблетки, и я лежала в коридоре на кушетке около часа, пока хоть немного не полегчает. Если были какие-нибудь проверки, меня прятали в какую-то палату. После опять же отправляли на работы. Мне провели-таки одно обследование, перед освобождением. Врач, как это не смешно, после стольких лет мучений, даже извинилась. И конечно не потому, что ей было жаль.
Сейчас здоровье не позволяет мне жить полноценно. Нужно оформить инвалидность, потому что работать я тоже не в состоянии. Была со мной в одном отряде женщина, молодая ещё. У неё был ВИЧ (хотя наркотики она не употребляла). Шутила, поддерживала остальных. Когда она заболела, её напичкали таблетками и отправили на работы. Рецепт ей тоже выписали, что пагубно повлияло на её здоровье, т.к. кроме выводов приходилось стоять на морозе около часа ещё и на выдаче таблеток. Она ещё пару раз обратилась к врачу, когда совсем плохо стало, на что врач сказала, что она притворяется. Потом она потеряла сознание и её забрали в санчасть. Пневмония. Но через день она уже умерла. У неё осталось трое детей. Медицина, врачи, бесчеловечность – неразделимо в одном клубке… Нет, не единичные это случаи, там это как должное.Это испытали на себе все осуждённые ИК-4, разве что минула сия участь тех, у кого срок был несколько месяцев, не успели.
Отдельная тема санчасть. Санчасть там хорошая, только толку в ней мало. Из специалистов там только терапевт, психиатр-нарколог, гинеколог и иногда зубной. Какую то помощь получить можно, но с таким отношением врачей к осуждённым, она вообще сводится на нет. Попасть в санчасть на обследование или серьёзное лечение редко кому удавалось. В основном в санчасти лежали с направлением от гинеколога (в основном!) и кому повезло, с уже поставленным диагнозом ещё по свободе, когда нужно только тривиальное лечение и анализы. Так что места в санчасти были свободны всегда, несмотря на такое количество больных (а в общем людей в колонии около 2 000 человек).
Некоторые не принимали всё безропотно. Но… Не было ни свободного времени (работы, разнарядки, промки, выдачи и пр.), ни здоровья (запугивания, ШИЗО, клетки), ни сил. А жалобы – они просто не выходили за пределы колонии.
В результате общество встречает из колонии тяжело больную, нетрудоспособную, часто беззубую, с застуженной мочеполовой системой, уставшую от жизни в 30-40 лет женщину. Какая ресоциализация? Требуется годовое восстановление, а нередко и оперативное вмешательство. А где на все это средства?
И вдвойне обидно от того, что негативные эмоции у бывших осуждённых вызывают не оперативные сотрудники, не «воспитатели», а «врачи». Не хочу и не могу называть их врачами.
Фильм давно закончился. А эмоции гуляли еще долго… Неужели это не изменится никогда?!
